|
Гудок. Митинг. К оружию! Красный Луганск не должен быть белым. За город! К позициям!
Мне задание: взять на заводе
«ОКЛ» два грузовика и вывезти на станцию из земской управы кожи и заготовки, на всякий случай (белые в двух верстах). В руках – винтовка, за поясом – наган.
Грузит – шантрапа. Шипит, ненадёжная, так и ладят стащить что-либо. А в винтовке патрон застрял. Неопытен. Первый раз винтовка в руках. Достаю наган из-за пояса: "Живо!... Не то..." Смолкли. Нагрузили и выехали. На площади оркестр батальонов – шаг бодрит. Пение...
По дороге к станции останавливают нас.
– Заберите, товарищи, мануфактуру – пусть не пользуются ею белые гады!
Забрали и это, привезли на станцию. Сами знаем: ценность народная.
Станция – вся в сутолоке, можно сказать, раскардаш полный... Нам вагона всё нет и нет. Стало солнце садиться. Вдруг какой-то военный коман- дир спрашивает:
– Товарищи, чьи это автомобили?
Я отвечаю:
– Заводские.
– Ага, – говорит, – это хорошо! Вот вы, товарищи, и заберёте два пулемёта и патроны с лентами на позицию.
Сели к нам и пулемётчики – инзенцы. Пошли машины на левый наш фланг, к Иванищеву Яру. Приехали туда к темну уж. Пушки так и надсажи- вают, а окопы – ничего, помалкивают. Меня, значит, тут и назначили при пулемётной команде политруком быть, а от «ОКЛ» – Дьячкова.
Устали уже красноармейцы, духу им нужно было поддать.
Сижу это я – ночь. Холодно. Такого генерала Драгомирова задаю, аж подскакиваю! Глядь – ко мне дочери Ольга и Надежда бегут. Малыши ещё: 10 и 11 лет.
– Хорошо и тебе здесь, папа, и – нам: дома кушать ничего нет.
Надел я тёплый пиджак и говорю:
– Может вам картошку привезут, выдадут...
А в это время кухня походная. За ней повозки: табак, хлеб. Стали по списку всем давать. Дали и мне: котелок каши и хлеба фунт.
– Да вам тут, папа, всем хорошо кушать дают!
Вижу я, голодные они. Сел и поделил с ними всё. Видели это красноармейцы и спросили:
– Что, ваша семья это?
– Да, – говорю, – и ещё дома двое, 7-ми и 8-ми лет.
А в это время крик: Ложи-и-и-сь! Только успели наклониться: граната – бух! И землёй нас осыпало.
– Ну, – говорю, – дети, бежите домой!
Побежали они, а у нас пошла трескотня по всему участку... Хотели мы в наступление, до приказа всё не было... Так ночь прошла. А по утру дождик пошёл...
Слышу меня к телефону... Телефон-то у нас хорошо работал – свои же электрики за ним следили – Семён Сухомлинов, да Середенко.
– Чайка здесь! – говорю.
А оттуда с тревогой:
– Целый эскадрон, а может и больше – из Хрящеватой балки, галопом! Беда!
Приготовились мы. Никого не видать. Тогда я решился: командируюсь с одним пулемётом и красноармейцами ниже по балке, аж до свалочного мусора, выше тюрьмы... Глядим: по равнине с Сорочьего яра летит конница... Заработал пулемёт, хлопнули винтовки... Дула у нас уж нагрелись... А они всё идут к вергунскому мосту. Вдруг закрутились на месте казаки. Повернули, и назад – в Сорочий яр. Попили кофею от рабочих! Всё было бы хорошо, да потеряли мы одного товарища красноармейца, – пуля попала ему прямо в грудь. Так весь этот день и прошёл: то у пулемёта, то в окопах...
На другой день – то же самое, с утра – трескотня. Вижу раненого несут молодого человека. Голова шрапнелью размозжена, кровь капает. То был Иосиф Зинеев. Отец его, старик и сейчас работает в старо-литейном... Многих в то время убили. Кузменко Фёдора офицер просто на улице из нагана пристрелил. Тот сказал в глаза ему: Вы – наёмники капитала!
Когда отступали наши, я дома был – отдыхал ночь от позиции. Вдруг узнаю: отступают наши! Оделся. Выбежал, а меня тут как тут: казаки схватили. Где большевики? – спрашивают. А один шашкой намахнулся... Прислонился я к воротам, ни жив, ни мёртв, а какая-то женщина кричит: Соколик, да что ты делаешь!? Побойся бога! У него четверо детей, да и без оружия он. Зарубил бы меня осатанелый казак. Да другой ему кричит: Чего застрял у ворот? Поедем грабить! И поехали...
Н. Чайка
газета «Луганская правда» за 15 апреля 1925 года
|
