|
Скоро 6 лет с тех пор, как луганский пролетариат героически и мужественно защищал свой город от натиска белых банд. И, несмотря, на эти истекшие 6 лет, все события тех дней стоят в памяти ясно и чётко, и, кажется, не забудутся никогда.
Хорошо помню приказ начальника гарнизона и командира 15-й Инзенской дивизии тов. Лациса о мобилизации всех рабочих. Мы, рабочие завода ОР, собрались тогда в малярном отделе, и слушали доклад
Шмырова. Доклад был краток:
– Товарищи, работать дальше нельзя, снаряды рвутся на территории нашего города и завода. Красноармейцы утомлены. Товарищи, идёмте на фронт.
И мы пошли. Единодушно двинулись на сборный пункт, чтобы взять винтовки, и потом – на позиции. Винтовок на пункте оказалось мало. Пришлось идти на вокзал взять ещё. По дороге решили избрать себе командира. Командиром был избран я.
Когда мы вернулись на сборный пункт, нас встретил командир 1-го Луганского рабочего полка тов. Шелихов. Он мне сказал, что номер моей роты – второй. Затем мы пошли на фронт и заняли позиции.
День в это время уже кончался. Солнце садилось за гору, и надвигалась ночь – весенняя, холодная. Рабочие жались в своих куртках, ведь они пошли на фронт прямо с завода, в чём были.
Ночь – самое удобное время для разведки. Можно прокрасться далеко к неприятелю, и остаться незамеченным. С группой товарищей Борщевым, Бедниковым и другими я пошёл разузнать, близко ли белые. Прошли версты полторы. Вдруг сбоку – лошадиный топот, фырканье. Бросились на землю. Вперёд пробираемся уже ползком. Никаких сомнений быть не может – казаки. Об этом хорошо свидетельствует их казацкая речь.
Больше нам ничего знать не нужно. Наш отряд, оказывается – передовой (раньше думали, что впереди нас ещё есть красноармейские части). Осторожно возвращаемся назад. Вот и наши. Смотрим – всё в порядке. Кое-кто даже окопался. Как это удалось сделать, понять трудно. Ведь никаких инструментов у нас не было. По-видимому, копали руками.
Товарищи встречают нас радостно, засыпают вопросами: Ну, что, где белые? Мы не говорим, что они близко. Ведь ребята все неопытные, первый раз винтовки в руках держат. Зачем сеять тревогу?
А ночь уже проходит. Видно, как похрапывают некоторые товарищи в своих окопах, как часть спустилась в балку, и беседует там, покуривая табачок. Некоторые, так даже небольшой костёр разложили.
Начинается перекличка. Кое-кого недостаёт – пошли домой переодеться. Впрочем, к 7-ми утра – все на месте.
Наконец, солнце – высоко. Приходит приказ от командира полка – сняться с места и идти занимать новые, более удобные позиции. И действительно, белые начали нас обстреливать. Пошли вперёд. Окопались (лопаты уже были).
Новый приказ – выслать глубокую разведку. Странное дело, приказ был выслать разведку, а двинулись все. Никто не захотел оставаться в окопах, как один пошли вперёд. Разведка превращается в наступление по всей боевой линии. Но неприятель не спит. Он нас встречает жестоким пулемётным и оружейным огнём. Как шмели жужжат мимо ушей пули. Мы не боимся. Безостановочно, по всем правилам боевого искусства идём вперёд, налетаем на неприятельские окопы, и вышибаем оттуда белых. Ура! Окопы – наши.
А вот, на нашем правом фланге и неприятельский броневик. Стучит, гремит, грозно идёт вперёд. Швыряем в него бомбами. Летит одна, другая, третья. Храбрый броневик пугается, подбирает полы, и пускается удирать.
Но не перестали мы сражаться в этот день. С адским топотом, свистом и гиканьем, летит прямо на нас казачий кавалерийский отряд. Сабли наголо описывают в воздухе сверкающие круги. Небоявшиеся пуль рабочие, пугаются кавалерии. Они не знают, как отражать её нападение, и бегут. Остаётся лишь незначительная часть, которая отстреливается. Но и этого достаточно. Кавалеристы боятся наших выстрелов, и проносятся мимо.
Однако наше положение всё-таки нетвёрдое. Соседняя третья рота так же, как и мы, испугалась кавалерийского натиска, и – рассыпалась. Пришлось нам отступить. Отступила и неприятельская кавалерия. Её обратили в бегство наши артиллеристы. В этом сражении мы потеряли многих своих бойцов. Часть пала убитыми, а несколько человек попало к белым в плен. Позже все они были порублены в с. Николаевке. Были и раненые. Но если мы потерпели урон, то мы и научились многому. Мы узнали, как сражаться с кавалеристами.
После этого сражения мы вернулись в свои окопы, и стали дожидаться ночи. Ночь прошла спокойно.
На следующее утро казачья конница вновь попыталась повести на нас наступление, но была отбита. Урок не прошёл даром.
Затем наступило 29 апреля. По всему фронту был отдан приказ: во что бы то ни стало взять Острую могилу. Сначала поднялся артиллерийский бой, затем – броне-автомобильный, а затем пошёл в наступление наш полк. Наступали мы с такой силой, шли с такой твёрдостью, что неприятель не смог устоять, дрогнул и побежал. Казачья кавалерия неоднократно бросалась в контрнаступление, но наш огонь рассеивал её, сравнивая её ряды с землёй. Тут нам помешала лишь ночь. Это она заставила нас прекратить стрельбу, это благодаря ей мы потеряли связь. Контрнаступление белых заставило нас вернуться назад. В эту ночь вместе с нами ночевали в окопах наши жёны, дети.
Утром был созван фронтовой совет. На совете было решено снова повести наступление и взять, наконец, Острую могилу. Так и свершилось. По артиллерийскому сигналу мы бросились в бой, и солнце не успело ещё сесть, как могила была нашей. Мы прогнали белых далеко, и окопались в полутора верстах за Острой могилой.
В этих боях мы потеряли много своих товарищей, не один из них остался лежать в степи. Как вели себя в эти дни члены наших семей? О, они вели себя храбро. Женщины и дети не боялись идти под дождём пуль и шрапнелей, и подносили нам снаряды. Помню такой случай. Это было, когда мы рвались к вражеским окопам, когда неприятельская конница бешено металась с одного нашего фланга на другой. Как раз около меня упал и разорвался снаряд. Всего меня обдало землёй, и я полетел вниз. Один из товарищей бросился меня подымать, и тут же я увидел какую-то девочку 10-12 лет, которая подаёт мне пить. Эта девочка шла вперёд вместе со всей нашей цепью.
Ещё один день на фронте, и рабочие стали привыкать к фронтовому порядку. Жизнь "наладилась". Подошло и 1-е мая. Рабочие стали спрашивать, скоро ли будет смена? Они уже порядком утомились. Командиры отвечали, что смена придёт скоро. Помощь и в самом деле подошла. Пришли алчевские рабочие, внёсшие в ряды наших борцов здоровый дух. Пришла и небольшая часть милиции.
Начались дожди. Сырость и слякоть
изрядно портили общее настроение. Но тут нам на помощь пришли городские организации. Они выслали на фронт тёплую одежду, отобранную у бежавшей буржуазии.
Наконец, прибыл тов. Штанько, а с ним и приказ отступить на несколько вёрст. С болью в душе, скрепя сердцем покидали рабочие свои позиции, завоёванные с таким трудом, с такими жертвами. Особенно тяжело было потому, что уходили без всякого непосредственного нажима со стороны белых. А уходить надо было. Белые обошли нас у Родаково, и нам грозила опасность быть отрезанными. В эту ночь дождь лил, не переставая. Часть измученных товарищей поплелась в город, наиболее стойкие остались в окопах. Фронтовой порядок был восстановлен лишь с трудом.
А утром пришлось и вовсе оставить окопы, и отступить далеко за Донец – к Бахмуту. Лишь оттуда мы снова перешли в наступление, и пошли вперёд. Рабочий Луганск снова стал нашим.
Вечная память борцам, сложившим свои головы за красный Луганск, за свой красный Октябрь!
Да здравствуют красные рабочие города Луганска! Да здравствуют вожди рабочего класса! Да здравствует коммунистическая партия!
К. Чучмарев
газета «Луганская правда» за 15 апреля 1925 года
|
