В архиве Управления СБУ в Луганской области хранятся уникальные материалы, которые проливают свет на некоторые, уже подзабытые, события нашей истории – те, без которых XX вен был бы совершенно другим. Изучая их, невольно замечаешь прочные причинно-следственные связи между тем, что происходило на рабоче-крестьянской Луганщине в 1900-х годах и – спустя десятилетия – уже при совсем другой власти. Эти материалы касаются деятельности органов государственной безопасности на Луганщине на протяжении, всего XX века – от царской охранки до КГБ. Под этим специфическим углом зрения хорошо видно, что насилие порождает ещё большее насилие, а ружье, по выражению классика, "висящее на стене в первом акте, неизбежно выстрелит в последнем".

С точки зрения победившего пролетариата

Сразу же после Февральской революции – в марте 1917 года – в руки Луганского городского совета рабочих депутатов попал архив разгромленного охранного отделения Славяносербского и Бахмутского уездов. На нескольких телегах архив был перевезен во двор председателя горсовета, где разбор документов начала специально созданная комиссия. Но тогда в 1917 году попытки разобраться с архивом жандармского отделения ничем не увенчались. Грянули новые беспорядки, Октябрьская революция и гражданская война. В общем, некоторое время было не до архива. Смуту он пережидал на чердаке одного луганского рабочего. Вспомнили о документах только в 1925 году.
Такой устойчивый интерес к деятельности охранного отделения не был случайным, ведь, по сути, речь шла о работе мощнейшего правоохранительного ведомства царской России – института жандармерии. Вчерашних революционеров-подпольщиков, пришедших к власти, интересовали методы работы этой структуры (новой власти нужно было создавать свой аналогичный орган), люди, которые в ней служили и которые с ней "сотрудничали", работая в их среде и подпитывая жандармерию сведениями о деятельности революционеров. Их анкетные данные в документах были зашифрованы, но членам луганской комиссии удалось раздобыть ключ к шифру и некоторые имена они смогли установить. Прошло еще несколько лет, и советская власть взглянула на документы как на источник информации об эсерах и меньшевиках, некогда выступавших союзниками в борьбе с самодержавием, а ныне ставших "врагами народа". Неудивительно, что во второй половине 1920-х – начале 1930-х годов в Луганске прошёл целый ряд судебных процессов над бывшими "провокаторами", или над людьми, считавшимися таковыми.
К архивным материалам то и дело обращаются вплоть до хрущевской "оттепели": внутренний враг должен быть под постоянным контролем. Уже в 1980-1990-е годы, после очередного изучения архивных материалов, начался обратный процесс – их реабилитации. И снова обратились всё к тем же документам Луганского жандармского отделения.

С точки зрения жандармского ротмистра

Корпус жандармов был учрежден Николаем I в 1826 году после восстания декабристов, когда стала очевидной необходимость в специфическом правоохранительном ведомстве, призванном защищать устои государственной системы тогдашней России. Позднее на местах были сформированы губернские жандармские управления, а при них уже в начале XX века – охранные отделения. Впрочем, деятельность этих структур не ограничивалась политическим сыском (хотя тогдашняя криминогенная ситуация во многом определялась именно политической борьбой различных сил), в их ведение также входило раскрытие и расследование наиболее серьезных преступлений – хищений оружия, убийств, террористических актов.
Луганское жандармское отделение подчинялось Екатеринославскому губернскому управлению. Возглавлял его помощник начальника губернского управления в Бахмутском и Славяносербском уездах, имевший чин ротмистра. Насчитывало оно, помимо самого помощника, 1 вахмистра и 11 унтер-офицеров. Штат невелик, если учесть, в каких условиях приходилось работать жандармам и чем заниматься.
Россию 1900-1910 годов буквально лихорадил террор. Революционные организации, особенно эсеры, развернули самую настоящую охоту за царскими министрами, градоначальниками, полицмейстерами и прочими врагами революции. На генерала Трепова покушались пять раз. От пуль террористов погибли министр просвещения Боголепов, министры внутренних дел Сипягин и Плеве, премьер-министр Столыпин, великий князь Сергей Александрович. А скольких убили по ошибке! В 1906 году так погиб некий генерал Козлов (убийца думал, что стреляет в Трепова), в Пензе вместо жандармского генерала Прозоровского убили пехотного генерала Лисовского, в Швейцарии вместо министра Дурново убили немецкого купца Мюллера. Количество жертв революционного террора исчислялось десятками и сотнями.
В провинциальном Луганске было не намного спокойнее, чем в столицах.
"27-го сего мая в гор. Луганске мною по соглашению с начальником Донского охранного отделения была произведена ликвидация членов Луганского Комитета РСДРП, прочно основавшихся на заводе Гартмана и даже выделивших из своей среды боевую дружину на случай активного выступления или против инженеров или лиц, не угодных партии", – так в 1907 году уведомлял о ситуации в Луганске и окрестностях департамент полиции помощник начальника Екатеринославского губернского жандармского управления в Бахмутском уезде Яковлев. Начальнику губернской жандармерии ротмистр охранного отделения сообщал, "рабочие Луганского литейного завода и проживающая в Луганске молодёжь заражены антиправительственным духом и относятся к правительственным властям, не говоря уже о полиции, которую они ни во что не ставят, крайне враждебно".
Документы охранного отделения пестрят сообщениями о терактах и убийствах. В марте 1908 года боевики Луганской организации эсеров убили члена Союза русского народа (монархистская организация) Можаева, в 1909 году – сборщика казенных винных лавок Миоковича и начальника мастерских Борщева, покушались на жизнь директора Петровского завода, в 1910 году группа РСДРП вынесла смертный приговор приставу сыскной части Славяносербского уезда Завестовскому. В адрес ротмистра охранного отделения и судебного следователя поступали постоянные угрозы. От кого именно – жандармы установили: "у обывателя А. под крышею сарая обнаружен набор букв из каучука: "Партия социалистов-революционеров настоящим письмом третий раз уведомляет тебя г. ротмистр о выезде из Луганска, а если ты подлец ниисполняешь нашего требования, то будеш убыт как собака. Луганский комитет".

С точки зрения государственной Думы

В 1909-1910 годах революционная активность Луганского края вызвала резонанс, без преувеличения, в масштабах всей необъятной империи. Причиной тому послужило одно событие на Донецко-Юрьевском металлургическом заводе (сегодня это Алчевский меткомбинат), связанное с именем рабочего Петра Зверева. В декабре 1910 года дело Зверева даже специально рассматривалось на заседании государственной Думы в Петербурге.
В этот период на Донецко-Юрьевском заводе действовала мощная профсоюзная организация, объединявшая до 4 тысяч членов. Профсоюз занимался просветительской работой, отстаивал интересы заводских рабочих, а главное – являлся легальным инструментом влияния на умы пролетариата со стороны левых партий – РСДРП и эсеров. Для власти эта организация была что называется костью в горле, хотя избавиться от профсоюза на законных основаниях не получалось: в империи все-таки действовали законы. Но летом 1908 года подвернулась оказия. Рабочий Петр Зверев обратился к местному приставу и заявил о том, что двое профсоюзных активистов готовят убийство владельца металлургического завода – князя Туманова и взрыв полицейского участка, для чего они подготовили оружие и взрывчатые вещества, а один из них помимо всего прочего, промышляет изготовлением фальшивых монет. На квартире активиста полицейские чины действительно обнаружили два разрывных снаряда, вполне снаряженных, 2 фунта гремучего студня и 22 вершка бикфордова шнура с приспособленными на концах его пистонами, каковые предметы предназначались для совершения террористического акта и против местной полиции. Приспособления для фальшивомонетничества тоже нашли. Рабочих судили, одного приговорили к шести годам каторги, дело второго затормозилось из-за того, что подсудимый разболелся тифом. А профсоюз власти с большим удовольствием разогнали.
За активистов хлопотали влиятельные родственники, и дело было пересмотрено. Всплыли новые факты, и самый неожиданный – что взрывчатку на квартиру рабочего лидера принёс сам Зверев – не то по заданию жандармского ротмистра, с которым поддерживал связь, не то по собственной инициативе, чтобы выслужиться перед начальством, не то из мести: не так давно активисты уличили его в краже 300 рублей профсоюзных денег.
Несмотря на то что сам Зверев до конца всё отрицал, происшествие вызвало сильнейший резонанс по всей стране. С думской трибуны депутат социал-демократ Кузнецов неистово обличал беспринципность власти в борьбе с революцией, ярким проявлением которого, по его мнению, стал поступок Зверева. Ему парировал депутат от кадетов Маклаков, сетовавший на то, что в яростной схватке между собой революционеры, столь же беспринципные, как и правительство, совсем забыли о России, и предрекал великие потрясения. Дело Зверева смаковала демократическая пресса – екатеринославская газета «Новая заря», петербургская «Новая Русь», московское «Новое слово». Даже писатель Е.Чириков посвятил отдельный фрагмент луганскому инциденту в своем романе «Успокоение», опубликованном в Москве в 1916 году.
Любопытно отметить, что демократическая общественность быстро расставила в этом деле все акценты: Зверев – провокатор, правительство – мерзавцы, да здравствует революция и т.д. Надвигавшейся на страну тени Октябрьского переворота, гражданской войны и ГУЛАГа тогда никто не замечал. Тем временем Петр Зверев, главный герой думских и журналистских страстей, чьё имя уже успело стать нарицательным, продолжал спокойно жить и трудиться в родном Славяносербском уезде, не интересуясь политикой. В 1926 году его арестовали, и, после очередного пересмотра дела, Луганский окружной суд приговорил Зверева к расстрелу, В 1992 году его реабилитировали.
Абсолютно чёткого ответа на вопрос о том, точно ли Зверев подложил взрывчатку и снаряды профсоюзным активистам, или они действительно готовили убийство директора завода и взрыв в полицейском участке, так и не было получено. Изучение все тех же архивных документов наводит на мысль о том, что и вторую возможность исключать не стоит.

С точки зрения революционной целесообразности

Левые партии и организации не только забрасывали уезд прокламациями и нелегальной литературой, но и активно вооружались. По сведениям того же жандармского ротмистра, около 15 браунингов хранилось у рабочего Крюкова, который продавал их членам партии, если они изъявляли желание иметь оружие на руках. Впечатление такое, что желание иметь оружие изъявлял чуть ли не каждый рабочий или партийный деятель: сельский обыватель г. Луганска у себя дома, замурованной в заборе, хранил фитильную бомбу; мещанин 33 лет дважды привлекался к ответственности за нелегальную продажу оружия революционным организациям; наган и патроны к нему при обыске были обнаружены у слесаря железнодорожных мастерских – эсера-максималиста; по воспоминаниям бывшего активиста эсеровской группы в Вергунке, в распоряжении ячейки была не только подпольная типография, но и до 6 браунингов, 30 динамитных бомб, которые хранились у слесаря электрического цеха завода Гартмана, потом группа распалась, и вооружение разошлось по рукам.

Просто и бесстрастно архивные документы фиксируют то, что происходило в этих краях в неспокойном начале XX века, то, чему свидетелями были наши прабабушки и прадедушки. В совокупности они производят впечатление, что для достижения своих целей революционеры не гнушались никакими средствами. Вот характерный пример.
Весной 1908 года боевая группа эсеров приняла решение убить начальника Луганской тюрьмы Поповенко, который, по слухам, сильно притесняет политзаключенных. Вспоминая об этом, бывший участник группы объясняет решение так: рабочие говорили: эсеры-то есть, а что-то мало их слышно. Один партиец предложил застрелить начальника тюрьмы, когда тот будет гостить у родственников, назвал адрес и дату. Террористы прокрались в сад и ждали у открытого окна, когда появится жертва. Но тут раздался выстрел. Боевики, переполошившись, бросились убегать через реку, по которой как раз шёл лёд. На следующее утро узнали, что тот же партиец сагитировал на убийство и другую боевую группу, те стреляли, но по ошибке убили не начальника тюрьмы, а какую-то женщину.
Во время забастовки рабочих железнодорожных мастерских в 1909 году активисты партии эсеров запустили паровоз на полном ходу на груженые вагоны, часть их таким образом разбив и призывая при этом рабочих как можно более портить железнодорожное имущество.
Этим не исчерпывались методы борьбы с самодержавием. По сведениям охранного отделения, едва образовавшаяся группа анархистов-коммунистов тут же стала налаживать связи с родственными организациями в Дружковке и Енакиево – с тем, чтобы раздобыть у них оружие: параллельно она планировала ограбление магазина и винной лавки, приобретение шрифта для типографии. Такая вот смесь политической борьбы с отъявленной уголовщиной. Характеризуя группу анархистов, жандармский офицер подчеркнул: Эта организация сильна, что доказывается частыми вооруженными ограблениями железнодорожной станции...

Уже после революции бывший член эсеровской организации в Вергунке рассказывал о своей деятельности до 1909 года: Убили пристава в саду, покушались на убийство начальника тюрьмы, стреляли в директора завода Гартмана. Членами Луганской организации был убит сборщик винных лавок, но денег у него не оказалось. Последним нашим актом была экспроприация мельницы в Старобельске, которая не удалась... Не удалась она потому, что "экспроприаторов" арестовали жандармы.

Слово "экспроприация" постоянно фигурирует в материалах послереволюционного периода. Так эсеры и большевики называли насильственный отъем у эксплуататорского класса денег и ценностей на нужды революции. Этот метод был общепринят: не секрет, что прострелянная, а потом усохшая рука, которую скрывала вечная трубка, осталась грузинскому революционеру Кобе на память об одном таком неудавшемся акте "экспроприации".
По злой иронии истории, многие из тех людей, которые некогда именовали грабежи и бандитские налеты "экспроприацией", спустя пару-тройку десятилетий подверглись высшей мере социальной защиты. Так цинично победившая "диктатура над пролетариатом" до 1930-х годов называла высшую меру наказания. А сталинские «тройки» перестали пользоваться интеллигентскими эвфемизмами. В вынесенных ими приговорах написано просто: "расстрелять". История учит: сочувствие общества к террору ведёт не к всеобщей справедливости, а к новому и новому террору, жертвами которого неизбежно становятся и сами сочувствующие. Было бы небезынтересно проследить, как сложилась дальнейшая судьба тех же думских депутатов, в 1910 году, яростно отстаивавших правоту революционных активистов с Донецко-Юрьевско-го завода. Где закончились их дни – в Париже, в Харбине, на Беломорканале? Впрочем, об этом мы уже вряд ли когда-нибудь узнаем.

Юлия Еременко,
руководитель пресс-службы УСБУ в Луганской области

«Наша газета» за 16 июня 2009 года
публикация в ЖЖ Записки из Якирова Посада за 27 июля 2009 года